Category: Homilies

Posted on by

The Exaltation of the Cross (St. John of Shanghai and San Francisco)

Before The Time of Christ, the cross was an instrument of punishment; it evoked fear and aversion. But after Christ’s death on the Cross it became the instrument and sign of our salvation. Through the Cross, Christ destroyed the devil; from the Cross He descended into hades and, having liberated those languishing there, led them into the Kingdom of Heaven. The sign of the Cross is terrifying to demons and, as the sign of Christ, it is honored by Christians. The Lord manifested it in the sky to the Emperor Constantine as he was going to Rome to fight the tyrant who had seized power, and the Emperor, having fashioned a standard in the form of a cross, won a total victory. Having been aided by the Cross of the Lord, the Emperor Constantine asked his mother, the Empress Helen, to find the actual Life-giving Cross, and the devout Helen went to Jerusalem where, after much searching, she found it.

Many healings and other miracles were wrought and continue to be wrought by the Life-giving Cross and also by its depiction. Through it the Lord preserves His people from all enemies visible and invisible. The Orthodox Church solemnly celebrates the finding of the Cross of the Lord, recalling at the same time the appearance of the Cross in the sky to the Emperor Constantine. On that and other days dedicated to the Holy Cross, we beseech God that He grant His mercies not only to individual people, but to all Christendom, to the whole Church. This is well expressed by the Troparion to the Cross of the Lord, composed in the eighth century, when Saint Cosmas, Bishop of Maiuma, a friend of St. John Damascene, wrote the service to the Exaltation of the Cross of the Lord.

“Save, O Lord, Thy people, and bless Thine inheritance, granting victory to (right-believing) kings over adversaries, and by Thy Cross preserving Thy community.”

The beginning of this prayer is taken from the twenty-seventh Psalm. In the Old Testament the word “people” designated only those who confessed the true faith, people faithful to God. “Inheritance” referred to everything which properly belonged to God, God’s property, which in the New Testament is the Church of Christ. In praying for the salvation of God’s people (the Christians), both from eternal torments and from earthly calamities, we beseech the Lord to bless, to send down grace, His good gifts upon the whole Church as well, and inwardly strengthen her.

The petition for granting “victory to kings,” i.e., to the bearers of supreme authority, has its basis in Psalm 143, verse 10, and recalls the victories King David achieved by God’s power, and likewise the victories granted Emperor Constantine through the Cross of the Lord. This appearance of the Cross made emperors who had formerly persecuted Christians into defenders of the Church from her external enemies, into “external bishops,” to use the expression of the holy Emperor Constantine.

The Church, inwardly strong by God’s grace and protected outwardly, is, for Orthodox Christians, “the city of God,” God’s community, His commonwealth, where the path to the Heavenly Jerusalem has its beginning. Various calamities have shaken the world, entire peoples have disappeared, cities and states have perished, but the Church, in spite of persecutions and even internal conflicts, stands invincible; for the gates of hell shall not prevail against her (Matt. 16:18). Today, when world leaders try in vain to establish order on earth, the only dependable instrument of peace is that about which the Church sings:

The Cross is the guardian of the whole world;
the Cross is the beauty of the Church,
the Cross is the might of kings;
the Cross is the confirmation of the faithful,
the Cross is the glory of angels and the wounding of demons.

Posted on by

Воздвижение Животворящего Креста. (Metropolitan Philaret)

Церковь продолжает еще праздновать великий праздник Воздвижения Животворящего Креста. Поэтому мы с вами вместе с воскресными песнопениями слышим и песнопения крестные. Когда был канун великого праздника Воздвижения, в некоторых храмах совершался самый Чин Воздвижения, когда рукой архиерейской крест поднимался высоко вверх и потом постепенно опускался вниз до самой земли, а потом снова, так же медленно возносился опять кверху. Этим обрядом Церковь указывает нам на то великое дело, которое совершил Господь наш Иисус Христос, сошедший с неба на землю, а от земли даже в преисподнюю, для того, (как любили говорить святые отцы) чтобы поискать, найти и спасти человека

Но заметьте разницу, с Престола Божьего на землю сошел Сын Божий – Второе Лицо Святой Троицы, Бог Всемогущий и Бесконечный, только Божество. А когда совершил Свое великое дело спасение человечества, и Он снова возносился к небесам, то уже возносился не просто Сын Божий и Бог, а Богочеловек: Одно Лицо, Одноличность, Ипостась, как говорится по-гречески, но уже в двух естествах, двух природах – Богочеловек. Ибо в Лице Господа нашего Иисуса Христа Божество и человечество соединилось всецело навсегда, на всю вечность и изменения в этом уже не будет никогда. И Божественная природа и человеческая природа остались со всеми своими свойствами, только чудесно соединились воедино.

Святые отцы любили говорить, что Господь, вознесшийся от земли на небо, нам как бы проложил этот путь. Верная Ему душа увидит на себе исполнение Его светлого обетования, когда Он говорил: “Где же есть Аз, там и слуга Мой будет.” Т.е., где Я, там и слуга Мой будет. Поэтому Господь, как бы открыл этот путь с земли на небо для всех нас, чад Его Церкви. Но только остерегись, христианская душа, чтобы с собой на небо не понести земной суеты, нужно на земле прожить так, чтобы, оканчивая земную жизнь, мы оказались бы достойными для райской блаженной жизни, чтобы не то нас занимало, не тем мы жили, не то переживали, что было когда-то на земле, а уже то, что свойственно райским обителям и вечной блаженной жизни. Об этом нужно помнить, потому что третьего не дается: если душа не спасется, не наследует райские обители, не водворится в них, то она непременно попадет в страшную адскую бездну, – середины здесь нет! Поэтому позаботься, душа христианская, о том, чтобы приготовить себя, и оказаться гостем в райских селениях, а не в страшной этой бездне адской, в которой только томление и мука и нет никакой абсолютно отрады и надежды. И блаженна та душа, которая наследует вечную жизнь, как обетовал Господь Иисус Христос Своим ученикам, а через них всем нам, верующим православным христианам. Аминь.

Posted on by

Sermon on the Nativity of the Virgin Mary

Sermon on the Nativity of the Virgin Mary

St. Andrew of Crete

The present feastday is for us the beginning of feastdays. Serving as a boundary limit to the law and to foretypes, it at the same time serves as a doorway to grace and truth. “For Christ is the end of the law” (Rom 10:4), Who, having freed us from the writing, doth raise us to spirit. Here is the end (to the law): in that the Lawgiver, having made everything, hath changed the writing in spirit and doth head everything within Himself (Eph 1:10), hath taken the law under its dominion, and the law is become subjected to grace, such that the properties of the law not suffer reciprocal commingling, but only suchlike, that the servile and subservient (in the law) by Divine power be transmuted into the light and free (in grace), “so that we,” says the Apostle, “be not enslaved to the elements of the world” (Gal 4:3) and be not in a condition under the slavish yoke of the writing of the law. Here is the summit of Christ’s beneficence towards us! Here are the mysteries of revelation! Here is the theosis [divinisation] assumed upon humankind — the fruition worked out by the God-man.

The radiant and bright coming-down of God for people ought to possess a joyous basis, opening to us the great gift of salvation. Such like also is the present feastday, having as its basis the Nativity of the Mother of God, and as its purposeful end — the uniting of the Word with flesh, this most glorious of all miracles, unceasingly proclaimed, immeasurable and incomprehensible. The less comprehensible it is, the more it is revealed; and the more it is revealed, the less comprehensible it is. Wherefore the present God-graced day, the first of our feastdays, showing forth the light of virginity and as it were the crown woven from the unfading blossoms of the spiritual garden of Scripture, doth proffer creatures a common joy. Be of good cheer — it says — behold, this is the feast of the Nativity of the Virgin and of the renewal of the human race! The Virgin is born, She grows and is raised up and prepares Herself to be the Mother of God, All-Sovereign of the ages. All this, with the assist of David, makes it for us an object of spiritual contemplation. The Mother of God manifests to us Her God-bestown Birth, and David points to the blessedness of the human race and wondrous co-kinship of God with mankind.

And thus, truly one ought to celebrate the mystery today and to offer to the Mother of God a word by way of gift: since nothing is so pleasing to Her, as a word and praise by word. It is from here also that we receive a twofold benefit: first, we enter into the region of truth, and second, we emerge from the captivity and slavery of the written law. How? Obviously, when darkness vanishes, then light appears; so also here: after the law there follows the freedom of grace.

Today’s solemnity is a line of demarcation, separating the truth from its prefigurative symbol, and ushering in the new in place of the old. Paul — that Divine Trumpeter of the Spirit — exclaims thus about this: “For anyone that be in Christ, ye are remade a new creature; the old passeth away and behold all is become new” (2 Cor 5:17); “for the law hath perfected nothing adducing for a better hope, whereby we draw nigh to God” (Heb 7:19). The truth of grace hath shown forth brightly.

Let there now be one common festal celebration in both heaven and on earth. Let everything now celebrate, that which is in the world and that beyond the world. Now is made the created temple for the Creator of all; and creation is readied into a new Divine habitation for the Creator. Now our nature having been banished from the land of blessedness doth receive the principle of theosis and doth strive to rise up to the highest glory. Now Adam doth offer from us and for us elements unto God, the most worthy fruit of mankind — Mary, in Whom the new Adam is rendered Bread for the restoration of the human race. Now is opened the great bosom of virginity, and the Church, in the matrimonial manner, doth place upon it a pure pearl truly immaculate. Now human worthiness doth accept the gift of the first creation and returns to its former condition; the majesty darkened by formless sin — through the conjoining by His Mother by birth “of Him made beautiful by Goodness,” man receives beauty in a most excellent and God-seemly visage. And this creating is done truly by the creation, and recreation by theosis, and theosis by a return to the original perfection! Now a barren one is become beyond expectation a mother, and the Birth-giver hath given birth without knowing man, and she doth sanctify natural birth. Now is readied the majestic color of the Divine scarlet-purple and the impoverished human nature is clothed in royal worthiness. Now — according to prophecy — there sprouts forth the Offshoot of David, Who, having eternally become the green-sprouting Staff of Aaron, hath blossomed forth for us with the Staff of Power — Christ. Now of Judah and David is descended a Virgin Maiden, rendering of herself the royal and priestly worthiness of Him that hath taken on the priesthood of Aaron in the order of Melchisedek (Heb 7:15). Now is begun the renewal of our nature, and the world responding, assuming a God-seemly form, doth receive the principle of a second Divine creation.

The first creation of mankind occurred from the pure and unsullied earth; but their nature darkened the worthiness innate to it, they were deprived of grace through the sin of disobedience; for this we were cast out of the land of life and, in place of the delights of paradise, we received temporal life as our inheritance by birth, and with it the death and corruption of our race. All started to prefer earth to heaven, such that there remained no hope for salvation, beyond the utmost help. Neither the natural nor the written law, nor the fiery reconciliative sayings of the prophets had power to heal the sickness. No one knew how to rectify human nature and by what means it would be most suitable to raise it up to its former worthiness, so long as God the Author of all did not deign to reveal to us another arranged and newly-constituted world, wherein is annihilated the pervasive form of the old poison of sin, and granting us a wondrous, free and perfectly dispassionate life, through our re-creation in the baptism of Divine birth. But how would this great and most glorious blessing be imparted to us, so very in accord with the Divine commands, if God were not to be manifest to us in the flesh, not subject to the laws of nature — nor deign to dwell with us in a manner, known to Him? And how could all this be accomplished, if first there did not serve the mystery a Pure and Inviolate Virgin, Who contained the Uncontainable, in accord with the law, yet beyond the laws of nature? And could some other virgin have done this, besides she alone, who was chosen before all others by the Creator of nature?

This Virgin is the Mother of God — Mary, the Most Glorious of God, from the womb of Whom the Most Divine issued forth in the flesh and by whom He Himself did arrange a wondrous temple for Himself. She conceived without seed and gave birth without corruption, since that Her Son was God, though also He was born in the flesh, without mingling and without travail. This Mother, truly, avoided that which is innate to mothers but miraculously fed with milk Her Son, begotten without a man. The Virgin, having given birth to the Seedlessly Conceived-One, remained a Pure Virgin, having preserved incorrupt the marks of virginity. And so in truth She is named the Mother of God; her virginity is esteemed and her birth-giving is glorified. God, having conjoined with mankind and become manifest in the flesh, hath granted Her a unique glory. Woman’s nature suddenly is freed from the first curse, and just as the first did bring in sin, so also doth the first initiate salvation also.

But our discourse has attained its chief end, and I, celebrating now and with rejoicing sharing in this sacred feast, I greet you in the common joy. The Redeemer of the human race — as I said — willed to arrange a new birth and re-creation of mankind: like as under the first creation, taking dust from the virginal and pure earth, wherein He formed the first Adam, so also now, having arranged His Incarnation upon the earth, — and so to speak, in place of dust — He chooses from out of all the creation this Pure and Immaculate Virgin and, having re-created mankind within His chosen one from amidst mankind, the Creator of Adam is made the New Adam, in order to save the old.

Who indeed was this Virgin and from what sort of parents did she come? Mary, the glory of all, was born of the tribe of David, and from the seed of Joachim. She was descended from Eve, and was the child of Anna. Joachim was a gentle man, pious, raised in God’s law. Living prudently and walking before God he grew old without child: the years of his prime provided no continuation of his lineage. Anna was likewise God-loving, prudent, but barren; she lived in harmony with her husband, but was childless. As much concerned about this, as about the observance of the law of the Lord, she indeed was daily stung by the grief of childlessness and suffered that which is the usual lot of the childless — she grieved, she sorrowed, she was distressed, and impatient at being childless. Thus, Joachim and his spouse lamented that they had no successor to continue their line; yet the spark of hope was not extinguished in them completely: both intensified their prayer about the granting to them of a child to continue their line. In imitation of the prayer heard of Hannah (1 Kings 1: 10), both without leaving the temple fervently beseeched God that He would undo her sterility and make fruitful her childlessness. And they did not give up on their efforts, until their wish be fulfilled. The Bestower of Gifts did not condemn the gift of their hope. The unceasing power came quickly in help to those praying and beseeching God, and it made capable both the one and the other to produce and bear a child. In such manner, from sterile and barren parents, as it were from irrigated trees, was borne for us a most glorious fruition — the Immaculate Virgin. The constraints of infertility were destroyed — prayer, upright manner of life — these rendered them fruitful; the childless begat a Child, and the childless woman was made a happy mother. Thus the immaculate fruition issuing forth from the womb occurred from an infertile mother, and then the parents, in the first blossoming of her growth brought her to the temple and dedicated her to God. The priest, then making the order of services, beheld the face of the girl and of those in front of and behind, and he became gladdened and joyful, seeing as it were the actual fulfillment of the Divine promise. He consecrated her to God, as a reverential gift and propitious sacrifice and, as a great treasury unto salvation, he led her within the very innermost parts of the temple. Here the Maiden walked in the upright ways of the Lord, as in bridal chambers, partaking of heavenly food until the time of betrothal, which was preordained before all the ages by Him Who, by His inscrutable mercy, was born from her, and by Him Who before all creation and time and expanse Divinely begat Him, and together with His consubstantial and co-reigning and co-worshipped Spirit — this being One Godhead, having One Essence and Kingdom, inseparable and immutable and in which is nothing diverse, except the personal qualities. Wherefore, in solemnity and in song I do offer the Mother of the Word the festal gift; since that He born of her hath taught me to believe in the Trinity: the Son and Word without beginning hath made in her His Incarnation; the Father begetting Him hath blessed this; the Holy Spirit hath signed and sanctified the womb which incomprehensibly hath conceived.

Now is the time to question David: in what did the God of all forswear him? Speak, O Psalmist and Prophet! He hath sworn from the fruit of my loin to sit upon my throne (Ps 131[132]:11). Here in this He is forsworn and wilt not break His oath, He hath forsworn and His Word is sealed with a deed! “Once,” said he, “I forswear by My Holiness, that I lie not to David; his seed wilt prevail forever, and his throne, like the sun before Me and like the moon coursing the ages: a faithful witness also in heaven” (Ps 88[89]:35-38). God hath fulfilled this oath, since it is not possible for God to lie (Heb 6:18). Consider this: Christ in the flesh is named my Son (Mt. 22: 42), and all nations will worship my Lord and Son (Ps 71[72]:11), seeing him sit upon a virginal throne! Here also is the Virgin, from whose womb the Pre-eternal One issued forth, incarnated at the end of the ages and renewing the ages, likewise sprung forth from my loins! All this is so!

People of God, holy nation, sacred gathering! Let us revere our paternal memory; let us extol the power of the mystery! Each of us, in the measure given by grace, let us offer a worthy gift for the present feast. Fathers, a prosperous lineage; mothers, fine children; the childless, the not-bearing of sin; virgins, a twofold prudence of soul and of body; betrothed, praiseworthy abstinence. If anyone of you be a father, let him imitate the father of the Virgin; and if anyone be without child, let them make harvest of fruitful prayer cultivating a life pleasing to God. The mother, feeding her children, let her rejoice together with Anna, raising her Child, given to her in infertility through prayer. She that is barren, not having given birth, lacking the blessing of a child, let her come with faith to the God-given offshoot of Anna and offer there her barrenness. The virgin, living blamelessly, let her be a mother by discourse, adorning by word the elegance of soul. For a betrothed, let her offer mental sacrifice from the fruits of prayer. All together, rich and poor, young men and maidens, old and young (Ps 48:2, 148:12), priests and levites — let all together keep the feast in honor of the Maiden, the Mother of God and the Prophetess: from Her hath issued forth the Prophet, foretold by Moses, Christ God the Truth (Dt 18:15). Amen.



Posted on by

Неделя 6-я по Пасхе (Митрополит Филарет)

Сегодня мы с вами слышали за Божественной литургией повествование Святого евангелиста Иоанна Богослова о том, как Иисус Христос исцелил человека слепорожденного, т.е., который никогда ничего не видал. Характерно то, что когда закончилось это евангельское повествование, Господь сказал: “На суд Я пришел в этот мир, чтобы невидящие видели, а видящие оказались слепы.” На это озлобленные враги, книжники и фарисеи, вероятно, с иронией и насмешкой Ему сказали: “Неужели и мы слепы?” И получили ответ, Господь им сказал: “Если бы вы были слепы, то не имели бы греха,” потому что, когда человек не знает, не ведает, он не может ничего сознательно нарушить и большого греха не совершает. Если даже сделал не так и Сам Господь не вменяет это ему в грех, если он не знал, что он грешит. Господь и говорит: “Если бы вы были слепы, то не имели бы этого греха, но так как вы сами утверждаете, что вы видите, то поэтому грех ваш остается на вас.”

Помните, что это очень страшный приговор, потому что произнес его Тот, Кто Один только может оправдать или осудить, и Он сказал, что грех их остается на них. Господь Иисус Христос дал бывшему слепцу не только физическое, но и духовное зрение. В то же самое время Евангелие показывает, как своим упорством враги Христовы все больше и больше ослепляют себя, оставаясь в своем заблуждении.

Когда Господь исцелил слепого человека, его спросили, как это произошло? Он ответил, что он не может ответить на этот вопрос: он был слеп, когда к нему подошел Господь. Вероятно он слышал, как Спасителя называли, поэтому он и сказал в ответ: “Человек, нарицаемый Иисус, положил брение мне на очи. Я после этого умылся в Силоаме, по Его повелению, и прозрел.” Они спросили его: “Кто Он?” Он ответил: “Не знаю.” Его повели к фарисеям, они тоже его стали допрашивать. Он коротко им сказал: “Брение положил мне на очи, я умылся и вижу.” Между фарисеями и между врагами Христовыми тут поднялся спор — “распря,” как в Евангелии сказано: одни говорили, что Этот Человек не от Бога, потому что субботы не хранит, т.е., закон. Другие возражали: как может грешный человек делать такие дела? Бывший слепец слышит эти речи, эту распрю и истина для него становится все яснее и яснее. И вот эти слова одной группы фарисеев (как может грешный человек такие знамения творить), для него и послужили руководящей нитью для дальнейшего. Его спрашивали не раз, а когда стали подвергать перекрестным вопросам — все одно и то же спрашивают и спрашивают, то в конце концов он им сказал: “Я сказал вам уже и вы не слышали, что вы опять хотите слышать? Или вы хотите быть Его учениками?” Они, осатаневшие враги Спасителя, хотят быть Его учениками?! Он и не подозревал, конечно, какой удар он им нанес этими словами. И они уже с гневом и злобно отвечают: “Ты — ученик Его, а мы Моисеевы ученики: мы знаем, что Моисею говорил Бог, а откуда Этот мы не знаем.”

Церковь, рассказавши сегодня нам об этом чуде Спасителя, в то же самое время от лица каждого из нас поет: “Душевными очами ослеплен, к Тебе, Христе, прихожу, яко же слепой от рождения.” Не так давно мы настойчиво Богу молились: “Даруй ми зрети моя прегрешения.” Если мы просим, чтобы нам зреть, видеть наши прегрешения, значит, мы их не видим, как должно. Это, как раз потому, что мы “душевными очами” ослеплены. Поэтому эта молитва церковная для каждого из нас вполне осмысленна и понятна. Да и святые отцы всегда говорят, что человек своих грехов как должно не видит.

Как давно мы уже приводили пример из жития одного подвижника, который молил Господа о том, чтобы Господь ему открыл, насколько человеческая природа повреждена грехом. И когда Господь в каком-то таинственном видении ему открыл, насколько человек испорчен грехом, то тот от ужаса почувствовал, что он может с ума сойти, помешаться, и стал просить, чтобы Господь скрыл от него это видение и больше не показывал. Вот, так испорчен человек грехом. Преподобный Макарий Египетский говорил, что бывает человек хороший, но глубже всего корни в его душе ядовитые. От этой порчи пришел нас исцелить наш Господь Иисус Христос, потому что никакая другая сила в мире от этой страшной порчи греховной не может избавить. Это как раз то, что совершенно не видят в наши дни теперешние реформаторы жизни, из которых каждый предлагает свое. Они все забывают, да и не знают, что человек есть грешное существо. Поэтому, как говорил Блаженный Августин, разница между людьми только в том, что один больше зол, а другой меньше. Нужно всегда сознавать, насколько мы грешны и испорчены грехом и просить, чтобы Господь просветил наши очи сердечные так, как Он просветил и физическое и духовное зрение у этого бывшего слепца, о котором мы слышали. Аминь.

Posted on by

Sunday of the Samaritan Woman – St. Ignatius (Brianchaninov)

Homily on the Sunday of the Samaritan Woman

On Worshipping God in Spirit and in Truth

St. Ignatius (Brianchaninov)

The true worshippers shall worship the Father in spirit and in truth:
for the Father seeketh such to worship him. (John 4:23)

Beloved brethren! Today we have heard in the Gospel that the true servants of the true God worship Him in Spirit and in Truth, and that God seeks, that is, He desires to have such worshippers. If God desires to have such worshippers, then it is obvious that he will receive only such worshippers and servants, and they only are pleasing to Him. This teaching was imparted to us by the Son of God Himself. We believe in the teaching of Christ! We accept the all-holy teaching of Christ with all our love! In order to follow Him carefully, let us look at what it means to worship God the Father in Spirit and in Truth.

Truth is our Lord Jesus Christ, as He testifies of Himself: I am the way, the truth, and the life (Jn. 4:16). The Truth is the Word of God: Thy word is truth (Jn. 17:17;). This Word was pre-eternally in God, it was pronounced by God and to God; this Word is God, this Word is the Creator of everything that exists, both visible and invisible (cf. Jn. 1:1,5; Col. 1:16). This Word was made flesh, and dwelt among us, (and we beheld his glory, the glory as of the only begotten of the Father, full of grace and truth (Jn. 1:14). No man hath seen God at any time, but the Word of God, the only begotten Son, which is in the bosom of the Father, he hath declared him (Jn. 1:18). The Son of God, the Word of God confessed God before people, and fully manifested God to people; the Son of God showed people the truth that was incomprehensible to them, having irrefutably witnessed to it and impressed it upon them by abundantly bestowing divine grace. And of His fullness have all we received, and grace for grace. For the law was given by Moses, but grace and truth came by Jesus Christ (Jn. 1:16–17). This means that Jesus Christ brought not some more or less detailed and clear understanding of grace and truth, but the grace itself, the truth itself, essentially bestowed upon people, instilled in people. We have been made partakers of the divine nature (2 Pet. 1:4).

Truth has a characteristic Spirit. This spirit is called the Spirit of Truth (cf. Jn. 15:26; 16:13).[1] It is Spirit, proceeding from the Father (cf. Jn. 15:26). It is the Holy Spirit of God (cf. Jn. 14:26).[2] It is the Spirit of the Son (cf. Gal. 4:6),[3] as inseparably close to the Son, as comprising together with the Father and the Son one undivided and unmingled Divine Essence. Accepting the Truth, we also accept the Holy Spirit—that is why the All-Holy Truth says of Himself, that He will send the Holy Spirit from the Father to His disciples. Naturally, the Holy Spirit of Truth will be present where Holy Truth acts, and will leave the effect of its action. In like manner, where the Holy Spirit works, there will be an abundant manifestation of Truth, as the Lord also said to His disciples: Howbeit when he, the Spirit of truth, is come, he will guide you into all truth (Jn. 16:13). Describing the wondrous relationship of the Divine Word to the Divine Spirit, the Lord said of the Spirit: He shall glorify me: for he shall receive of mine, and shall shew it unto you. All things that the Father hath are mine (Jn. 16:14–15). The Spirit shows and manifests to people the Son co-natural to Him. The Holy Spirit spiritually forms the true Christian and transforms him into a dwelling place of God (cf. Eph. 2:22);[4] he represents Christ and instills Him in the inner man (cf. Eph. 3:16–17).[5] He makes people God’s children by adoption, making them like unto Christ, establishing Christ-like qualities in them (cf. Jn. 14:6).[6] People who have been made children of God by adoption turn to Him in their prayers as to their Father, because the Holy Spirit very clearly and tangibly witnesses to the spirit of a person renewed by Him (cf. Rom 8:16)[7] concerning that person’s union with God, his adoption by God. And because ye are sons, says the Apostle, God hath sent forth the Spirit of his Son into your hearts, crying, Abba, Father (Gal. 4:6). Such worshippers are recognized as true worshippers of God! Such worshippers, who worship God in Spirit and in Truth, seek and receive God. There is no knowledge of God outside of true Christianity, and no service of God.

No man cometh unto the Father, but by me (Jn 14:6), said the Lord. There is no God for those who do not believe in the Lord Jesus Christ: Whosoever denieth the Son, the same hath not the Father (1Jn. 2:23), and he that believeth not the Son shall not see life; but the wrath of God abideth on him (Jn. 3:36). It is impossible to approach God, or to enter into any kind of communion with Him in any other way than through our Lord Jesus Christ, the only intermediary, intercessor, and means of communion between God and man! There is no true knowledge of the Lord Jesus Christ without the mediation of the Holy Spirit! No man, says the Apostle, can say that Jesus is the Lord, but by the Holy Ghost (1 Cor. 12:3). Now if any man have not the Spirit of Christ, he is none of his (Rom. 8:9). There is no virtue outside of Christianity that is worthy of Heaven! “Nothing good,” says St. Mark the Ascetic, “can be believed in, or acted upon unless it be of Jesus Christ and the Holy Spirit.”[8] Unworthy of God are natural human good works, which proceed from our fallen nature, in which goodness is mixed with evil, and in which goodness is for the most part barely noticeable amidst the preponderance of evil. Fallen nature is capable exclusively of evil, as God Himself testified: The imagination of man is intently bent upon evil things from his youth (Gen. 8:21); If ye then, being evil, know how to give good gifts unto your children (Mt. 7:11; Lk. 11:13). Such is the worth before the Gospels and God of natural human goodness and the activity proceeding from it. In vain does fallen nature glorify its great and famous good works! Such self-praise shows a terrible blindness! Such self-praise is an involuntary reproach against the famous works of men, inspired and nourished by vainglory. The stench of pride coming from these whited sepulchers is an abomination to God; pleasing to Him is the incense of humility.

That is why the Lord commanded fallen and blinded mankind to deny its nature, for man is unconscious of his woeful fallenness. To the contrary, he sees it as a magnificent triumph, and seeks to escalate this triumph. For the sake of salvation, we must renounce sin! But sin has become so much a part of us that it has become our nature, our very soul. In order to renounce sin, it has become essentially necessary to renounce our fallen nature, to renounce our soul (cf. Mt. 10:39),[9] to renounce not only the obviously evil deeds, but also the good deeds of the old man that the world honors and glorifies; it is essentially necessary to replace our manner of thinking with the mind of Christ, and replace our activity motivated by the senses and the dictates of carnal mindedness with the scrupulous fulfillment of Christ’s commandments. If ye continue in my word, said the Lord, then are ye my disciples indeed. And ye shall know the truth, and the truth shall make you free (Jn. 8:31-32). What remarkable and deep words! Their direct impact consists in the fact that sin holds man in slavery only through incorrect and false understanding. It is likewise clear that the destructive incorrectness of these understandings also consist precisely in an acceptance as good what is in essence not good, and in the non-acceptance as evil what is in essence, murderous evil.

He who is from God, hears the words of God (cf. Jn. 8:43),[10] said the Lord. Brethren! Let us humble ourselves before our Lord God! Unlike the hardened Jews, who rejected both the Lord and His teachings, let us show submission to the Lord and obedience to His all-holy and saving teachings! Let us set aside the manner of thinking that comes from our fallen nature and from the world, which is at enmity with God! Let us assimilate the manner of thinking that the Lord offers us through His holy Gospels! Let us follow the Truth, and we shall inherit the Truth. The Truth frees the human mind from the invisible bonds of error by which sin has shackled it. Moreover, the omnipotent Truth, having given spiritual freedom to the mind, renewed and enlivened it by life from above—by the Word of God, brings it out onto the path of Christ’s commandments, and removes it from the way of unrighteousness (Ps. 118:29). The soul enlivened by the Truth hymns together with the inspired prophet: The way of Thy commandments have I run, when Thou didst enlarge my heart. Set before me for a law, O Lord, the way of Thy statutes, and I will seek after it continually. Give me understanding, and I will search out Thy law, and I will keep it with whole heart (Ps. 118:32–34). Such a soul will unfailingly become a partaker of the Holy Spirit, Who cannot but be present where Divine Truth is present and reigns; the Truth, Who in His mysterious counsel with the All-Holy Truth, speaks of Himself thus: I am a partaker with all them that fear Thee, and with them that keep Thy commandments (Ps. 118:63).[11]

As long as man abides in his fallen nature, as long as he is immersed in the darkness of his exceedingly deep ignorance, he does not know how he should pray, he does not know what he should pray for (cf. Rom 8:26), and he is incapable of serving God. Only faith in Christ gives knowledge of Truth; faith, expressed by the fulfillment of Christ’s commandments, draws the grace of the Holy Spirit to the heart of the faithful, as the God-inspired prophet said: I opened my mouth and drew in my breath, for I longed for Thy commandments (Ps. 118:131). Only a true Christian, a Christian in faith and deed, can be a true worshipper of God, worshipping and serving God as the Father, in Spirit and in Truth. Amen.

References
[1] But when the Comforter is come, whom I will send unto you from the Father, even the Spirit of truth, which proceedeth from the Father, he shall testify of me… Howbeit when he, the Spirit of truth, is come, he will guide you into all truth: for he shall not speak of himself; but whatsoever he shall hear, that shall he speak: and he will shew you things to come.
[2] But the Comforter, which is the Holy Ghost, whom the Father will send in my name, he shall teach you all things, and bring all things to your remembrance, whatsoever I have said unto you.
[3] And because ye are sons, God hath sent forth the Spirit of his Son into your hearts, crying, Abba, Father.
[4] In whom ye also are builded together for an habitation of God through the Spirit.
[5] That he would grant you, according to the riches of his glory, to be strengthened with might by his Spirit in the inner man; That Christ may dwell in your hearts by faith; that ye, being rooted and grounded in love.
[6] Jesus saith unto him, I am the way, the truth, and the life: no man cometh unto the Father, but by me.
[7] The Spirit itself beareth witness with our spirit, that we are the children of God.
[8] St. Mark the Ascetic, “On Spiritual Law, The Philokalia [Russian version, 1:2].
[9] He that findeth his life shall lose it: and he that loseth his life for my sake shall find it.
[10] In the English, KJV, this is stated as: I proceeded forth and came from God; neither came I of myself, but he sent me. Why do ye not understand my speech? even because ye cannot hear my word (Jn. 8:42–43).
[11]According to the explanation of this passage by St. Poemen the Great, in the Alphabetical Patericon [Russian].

Posted on by

Thomas Sunday – St. John of Kronstadt

Christ is Risen!

Beloved brothers, so Bright Week has passed and taken with it our deeds to the throne of the Heavenly Master and Judge: there, brothers, there are our deeds now. I say this in order to frighten with the fear of the heavenly judgment those who unworthily, not Christian-like, spent the feast of the bright Resurrection of Christ and to comfort those who spent it with temperance and spiritual joy.

How did very many spend the feast of the bright Resurrection? I would not like to call to remembrance foul human deeds but they, together with those that performed them, need to be remembered and judged on be-half of God. The all-bright feast was met, after the bright Paschal service, with dark deeds: intemperance and drunkenness, fights, cursing, and all types of sin. Consider that we fasted before the feast only in order to, with even more eagerness, rush into all fleshly, sinful deeds so that we can unashamedly and with insolence indulge in every iniquity. Alas! Woe unto us!

All those who met the feast with intemperance and drunkenness, adul-tery, cursing, and other similar deeds of the flesh lost all the benefit which they had received (if they even received any) from the fast, lost the bene-fit from repentance and communion of the Holy Mysteries, trampled them as an unreasonable animal under their feet, lost the acceptable time for salvation, given them by the mercy of the Lord, time which will not be re-turned. It was proper to say to you during the fast, behold, now is the ac-cepted time; behold, now is the day of salvation (2 Cor. 6:2) for it was just then that you had come to the saving font of repentance and to the all-cleansing, true Mysteries of the body and blood of the Lord. Now your confession and communion is put off until the next fast but who knows if the Lord will vouchsafe you to again confess and commune? Who knows if you will repose in those very iniquities with which again, after the font of repentance, you have defiled yourself? How painful, how piteous, beloved brothers, that so soon you have turned out to be betrayers of Christ and have given yourself over to the devil to serve him, the original murderer, the author of, and instructor in of every type of sin! You are, using the words of the Savior, and I, a great sinner, am as well are of your father the devil, and the lusts of your father ye will do (John 8:44).

What, then, remains for us to do, beloved brothers? To pray and weep for our sins. To weep that not Christian-like and not even human-like did many of us met the feast but like vile idol worshipers and like wild ani-mals, which have not been fed for a long time with their favorite food. To weep that we have trampled upon the great, soul-saving Mysteries of Christ, that is, repentance and communion, and counted them as nought. To weep that the time, given for salvation, we have thoughtlessly lost. May we weep and pray to the Lord that He “didst not become angry with us neither didst destroy us with our iniquities” (First morning prayer) but would return us to the way of repentance and make us skilled performers of His commandments. Let us firmly decide from now on not to give our-selves over to intemperance and drunkenness and all the sins which fol-low and with tears ask the Lord that He, with the Grace of the Holy Spirit, would strengthen us in our intentions and good deeds.

Brothers! May we all shed tears for we all unworthily met the great feast of the Lord and angered our Lord; not in this way, not in this way, indeed, should we meet the feasts of the Lord. We need to meet them with spir-itual joy in the Lord, for our deliverance from sins and for our eternal sal-vation through Christ, the Son of God, with deeds of mercy, temperance from passions, visiting the church of God in spirit and truth and with sim-plicity in food and clothing.

O, you, decorated with gold and a multitude of precious fabrics, women and maids! In the name of the Lord, I direct my speech to you! What a multitude of poor would you have been able to cause to rejoice on the all-bright day of the Resurrection of Christ and, in that way, worthily meet that great feast, if you would have, in generosity and Christian love, changed even a few of these decorations into money and given that money to the poor who are so many in our city? Would it not have been reasonable, in a Christian way, if you had fewer precious clothing and the money remaining you had given to the poor? What rich mercy would you have received on that day from Christ the Lord? Yes, truly Christian-like would you have then met the feast of Christ’s Resurrection. But now what? You are decorated like idols but the members of Christ are without clothes; you are satiated but the members of Christ are in want; you roll in every possible pleasure but those are in tears; we are in rich and deco-rated dwellings but those are in cramped conditions and uncleanness, in dwellings which are often not any better than a pigsty. We do not have Christian love and, therefore, there is no true feast of the Resurrection of Christ, for those truly celebrate the Resurrection who themselves are raised from dead deeds by deeds of virtue and Christian faith and love, who have trampled on intemperance, luxury, and all of the passions. Brothers! May we celebrate the feasts of the Lord as Christians and not as pagans! Amen.

Posted on by

Неверие Фомы. (Архиепископ Аверкий)

(Иоанна 20:24-31).

Евангелист Иоанн отмечает, что при первом явлении Господа всем Своим ученикам, собранным вместе, отсутствовал апостол Фома, называемый Близнец, или Дидим (по-гречески). Как видно из Евангелия, характер этого апостола отличался косностью, пере-ходящей в упорство, которое свойственно людям простого, но твердо сложившегося воз-зрения. Еще когда Господь шел в Иудею для воскрешения Лазаря, Фома высказал уве-ренность, что из этого путешествия ничего не получится доброго: “Пойдем и мы умрем с Ним” (Иоан. 11:16). Когда Господь в Своей прощальной беседе сказал ученикам: “Куда Я иду, вы знаете, и путь знаете,” то Фома и тут стал противоречить: “Не знаем, куда идешь; и как можем знать путь?” (Иоан. 14:5).

Крестная смерть Учителя произвела поэтому на Фому особенно тяжкое, удручающее впечатление: он как бы закоснел в убеждении, что утрата Его невозвратна. Упадок духа его был столь велик, что он даже не был с прочими учениками в день воскресения: он, видимо, решил, что уже незачем быть вместе, так как все кончено, все распалось и те-перь каждый из учеников должен по-прежнему вести свою отдельную, самостоятельную жизнь. И вот, встретив других учеников, он вдруг слышит от них: “Видели Господа.” В полном соответствии с своим характером, он резко и решительно отказывается верить их словам. Считая воскресение Своего Учителя невозможным, он заявляет, что поверил бы этому только тогда, если бы не только видел своими глазами, но и осязал своими ру-ками язвы гвоздичные на руках и ногах Господа и прободенное копьем ребро Его. “Вложу руку мою в ребра Его” — из этих слов Фомы видно, что рана, нанесенная Господу воином, была очень глубока.

Спустя восемь дней после первого явления Господа десяти апостолам, Господь снова является, “когда двери были заперты,” по-видимому, в том же доме. На этот раз и Фома был с ними. Может быть, под влиянием обращения с другими учениками, упорное неве-рие начало оставлять его, и душа его мало-помалу становилась вновь способной к вере. Господь и явился для того, чтобы воспламенить в нем эту веру. Став, как и в первый раз, совершенно неожиданно среди Своих учеников и преподав им мир, Господь обратился к Фоме: “Подай перст твой сюда и посмотри руки Мои…” На сомнения Фомы Господь от-вечает Его же собственными словами, которыми он обуславливал свою веру в Его воскре-сение. Понятно, что уже одно это знание Господом его сомнений должно было поразить Фому. Господь к тому же прибавил: “И не будь неверующим, но верующим,” то есть: ты находишься в положении решительном: перед тобой сейчас только две дороги — полной веры и решительного ожесточения духовного. В Евангелии не сказано, осязал ли дей-ствительно Фома язвы Господа — можно думать, что осязал — но так или иначе, вера возгорелась в нем ярким пламенем, и он воскликнул: “Господь мой и Бог мой!” Этими словами Фома исповедал не только веру в Воскресение Христово, но и веру в Его Боже-ство.

Однако, эта вера все же основывалась на чувственном удостоверении, а потому Гос-подь, в назидании Фоме, другим апостолам и всем людям на все будущие времена от-крывает высший путь к вере, ублажая тех, которые достигают веры не таким чувствен-ным путем, каким достиг ее Фома: “Блаженны не видевшие и уверовавшие…” И раньше Господь неоднократно давал преимущество той вере, которая основывается не на чуде, а на слове. Распространение веры Христовой на земле было бы невозможно, если бы каж-дый требовал такого же удостоверения для своей веры, как Фома, или вообще не пере-стающих чудес. Поэтому Господь и ублажает тех, которые достигают веры одним только доверием к свидетельству словом, доверием к учению Христову. Это — лучший путь веры.

Этим повествованием св. Иоанн заканчивает свое Евангелие. Следующая 21-я глава написана им позже, спустя некоторое время, как думают, по поводу слуха о том, что ему определено жить до второго пришествия Христова. Теперь же св. Иоанн заключает свое повествование свидетельством о том, что “много сотворил Иисус пред учениками Свои-ми и других чудес, о которых не написано в книге сей” — хотя св. Иоанн и поставил себе целью дополнить повествование первых трех Евангелистов, но и он записал далеко не все. Он, однако, считает, как видно, что и написанного вполне достаточно, “дабы вы уве-ровали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его” — и того немногого, что записано, довольно для утверждения веры в Божество Христово и для спасения через эту веру.

Posted on by

Фомино Воскресенье. (Bishop Mitrophan)

Христос Воскресе!

“Не горело ли сердце наше, когда Он говорил нам,” — говорили друг другу Лука и Клеопа, переживавшие радость встречи с Воскресшим Христом на пути в Эммаус. Лику-ющие, они поспешили вернуться в Иерусалим, чтобы поделиться пережитой радостью с остальными учениками. Но те уже и сами свидетельствовали о необыкновенном Собы-тии, ибо Воскресший явился Симону-Петру. Во время радостных восклицаний и братских объятий Апостолов, раздался тихий и такой близкий и знакомый голос: “Мир вам!” Апо-столы увидели Иисуса. Он “показал им руки и ноги и ребра Свои.”

В эти светлые дни, полные трепетных и радостных переживаний, когда Апостолы убедились в том, что Он воистину воскрес, Спаситель настойчиво подчеркивает им, что пред ними не призрак, не дух, что воскресло Его тело, взойдя на высшую ступень духов-ной телесности, не знающей препятствий и ограничений, свойственных грубой материи. Это не возвращение к прежней жизни, это новая жизнь, полное преображение тела.

Жив Господь, в этом убеждались ученики. Но вот, из одиннадцати только Фома остался как бы в стороне. Он пробирается по спящим улицам Иерусалима к дому, в кото-ром собрались ученики. Идет он осторожно, опасливо оглядываясь. Двери дома крепко заперты. Условный стук и Фома среди друзей. Его окружили взволнованные лица, многие плачут от радости, восторженно говорят ему собратья о том, что они видели Воскресшего Учителя. Горечью обиды сжимается сердце Фомы, и он восклицает: “Если не увижу (сам)… и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю.” В этом “если не увижу — не пове-рю” было выражено, как замечает Церковь Святая, “доброе Фомино неверие,” то есть желание скорее самому увидеть Воскресшего Учителя.

И вот, на восьмой день снова появился Иисус среди учеников, снова раздался ти-хий голос: “Мир вам” и к Фоме обращенный ласковый укор: “Подай перст твой сюда и посмотри руки Мои, подай руку твою и вложи в ребра Мои, и не будь неверующим, но верующим.” — “Господь мой и Бог мой,” — трепеща от радости воскликнул Фома.

Обратите, дорогие, внимание на то, что Воскресший Христос не явился ни Анне, ни Каиафе, ни кому-либо из Своих мучителей. Почему? Да потому, что их злая воля про-тивилась очевидности, противилась обладанию Светом. К ним всецело относились слова Авраама: “если кто и из мертвых воскреснет — не поверят.” Но явился Он “доброму неверию” Фомы, явился и Своему гонителю Савлу, призвав его к благовестию, ибо душа Савла тосковала о Боге, искала Истину; ему мешало заблуждение, а не собственная воля. Савл не только не осязал ран Воскресшего, но и не видел Его облика. Через три года по-сле крестных Страданий с Небесной Высоты прозвучавший призыв Воскресшего преобра-зил душу его и гонитель Савл стал Апостолом Павлом.

Почти двадцать столетий прошло от дней явления Апостолам Христа Воскресше-го, но и сейчас мы с трепетом глубокой радости встречаем светлый день Христова Вос-кресения, вместе с Апостолом Фомой восклицая: “Господь мой и Бог мой!”

“Истина Христова Воскресения есть Истина всецелая, полная, не только Истина веры, но также и Истина разума, торжество Правды и Добра.” За эту Истину были распя-ты Апостолы Петр и Андрей, обезглавлены Апостолы Иаков и Павел, казнены Апостолы Филипп и Нафанаил. За Воскресшего всегда была гонима Церковь Его, шли и идут, идут на страдания тысячи и тысячи мучеников. Идут с вечным гимном победным на устах:

“Воистину Христос Воскресе!” Аминь.

Posted on by

Matins of Great Monday – Archpriest Valentin Amfiteatrov (+1908)

Matins of Great Monday – Archpriest Valentin Amfiteatrov (+1908)

Let us go together to meet Christ on the Mount of Olives. Today He returns from Bethany and proceeds of His own free will toward His holy and blessed passion, to consummate the mystery of our salvation. He who came down from heaven to raise us from the depths of sin, to raise us with Himself, we are told in Scripture, above every sovereignty, authority and power, and every other name that can be named, now comes of His own free will to make His journey to Jerusalem. He comes without pomp or ostentation. As the psalmist says: He will not dispute or raise his voice to make it heard in the streets. He will be meek and humble, and He will make His entry in simplicity.

Today, by God’s mercy, the Holy Forty Days have concluded. We have come a long way and we find ourselves at our destination. The Father’s house is already visible, where the joy of the bright day awaits us. Let us hasten to complete what we have begun. Fathers and mothers, encourage your children to finish their good podvig. Sons and daughters, help your fathers and mothers to enter into the joy of the Lord. But now we hear the sorrowful voice of the old and the young: Thy bridal chamber, O my Savior, I see all adorned, but I have no wedding garment so that I may enter it.

Poor strangers! Why is your clothing so old and improper? Have time or negligence made it so? Let your conscience, both human and Christian, answer this question.

But our mother, the Church, reaches out to you with her customary appeal. We hear this hymnody from her: Come, brethren; come all, great and small, enlightened and simple, young and old; come, let us be united in the spirit of faith and love and share the feeling of the suffering God-Man. The luminous bridal chamber is visible, but it is not possible to enter therein with a mind full of impure thoughts.

Unfortunately, many people’s thoughts and entire souls are never more filled with daily concerns than during this coming week. Concern for finishing various affairs before the feast, for the preparation of various items for the feast, distracts the mind on all sides and diverts the senses towards vain objects. For this reason the Divine Services of Passion Week are not attended in full; much of what is read in church — most importantly, the Evangelists’ narratives about the life of Jesus Christ — pass by without proper attention.

Yet Holy and Great Week does not require such a distracted mind from us. We will hear the good tidings of the entire life of our Savior. When is it not more fitting to view the whole of it than before its end? But will someone who is distracted, who does not even know his own life, be able to absorb the meaning of this life? We will be witnesses of the Lord’s final discourse with His disciples at the Mystical Supper; but can our hearts be inflamed with the fire of the love of Jesus if, like Judas, it will be where its treasure is? Therefore, it is not for the Lord’s sake, but for our very own sake, that we must in the present days collect our thoughts as best we can, and purify them; or else we will leave behind the Savior and remain with Judas, in despair; or, in Pilate’s judgment hall, left with washed hands alone; or in Herod’s palace, dressed up in our best clothes alone; but we will not rise with Christ, will not enter His bridal chamber of glory. Thy bridal chamber, O my Savior, I see all adorned, but I have no garment so that I may enter it.

What should we do about our everyday cares, one of you may ask. The feast is great, and the daily cares are great. We know about this situation, and we mourn: Christ is on the Cross, and Christians are from morning till night in stores. Christ, in pain, cries out I thirst, and drinks vinegar; while Christians prepare all manner of food and drink. At the very moment that Christ gives up His spirit, Christians barely take a break from their everyday concerns … How, after all this, can Christians in the end cry out the words: Thy bridal chamber, O my Savior, I see all adorned, but I have no garment so that I may enter it… We do not demand a change in the order of life, but a good Christian can find without difficulty the means of meeting all the demands of the feast without disturbing his mind and feeling, without losing sight of his Savior. The Apostles themselves went shopping. They prepared supper, and the equal-to-the-Apostle women bought aromatic fragrances; but regard how everything they did was decorous and pious. Why can it not be the same with us? Because we are children of the nineteenth century… because our vanity fabricates a great number of petty needs, and tortures itself and others with their satisfaction: petty people and petty feelings. The insatiability of our flesh magnifies beyond measure the needs of these bright days. The bright days are in and of themselves nourishing to the spirit and therefore require little food for the flesh. But we are so sensual that we cannot find love without victuals; we have fallen out of the habit of understanding delight and sweetness of heart without food. A Christian feast day is great and holy not for the great number of food; it is joyful not for the permission of shrill gaiety that takes one’s breath away… No, this is serving the body. Not in the name of the Risen Christ do people overeat and drink to satiety; not in the name of the Risen Christ do they array themselves to the point of temptation. A pure delight of the heart is a holy exaltation of the heart; it is truth, and peace, and joy in the Holy Spirit. Such feeling is unknown to the majority of us. If they were to visit us even once, we would not forget them, just as one does not forget the feeling of young, adoring, and pure love, the feeling of deep and unselfish friendship.

But inasmuch as we are poor in these holy feelings, it remains for me with a sad heart to repeat for all and to all the touching words of the prayer: Thy bridal chamber, O my Savior, I see all adorned, but I have no garment so that I may enter it. O Giver of Life, enlighten the vesture of my soul, that I might go into Thy house unrebuked; I shall worship toward Thy holy temple, I will take the cup of salvation, and call upon the name of the Lord. Amen.

Posted on by

Вход Господень во Иерусалим Архиепископ Аверкий

Вход Господень во Иерусалим Архиепископ Аверкий

(Матф. 21:1-11; Мрк. 11:1-11; Лк. 19:28-44; Иоан. 12:12-19).

Об этом великом событии, которое служит преддверием страданий Христовых, понесенных нас ради человек и нашего ради спасения, рассказывают весьма обстоятельно все четыре Евангелиста, св. Иоанн короче первых трех.

Господь Иисус Христос шел теперь в Иерусалим для того, чтобы исполнилось все написанное о Нем, как Мессии, пророками. Он шел для того, чтобы испить чашу искупительных страданий, дать душу Свою в избавление за многих и потом войти в славу Свою. Поэтому в полную противоположность тому, как держал Себя Господь прежде, Ему было благоугодно этот Свой последний вход в Иерусалим обставить особой торжественностью. Первые три Евангелиста передают нам подробности, которыми сопровождалась подготовка этого торжественного входа. Когда Господь с учениками, окруженный множеством народа, сопровождавшего Его от Вифании и встречавшегося по пути, приблизился к горе Елеонской, Он послал двух учеников в селение, находившееся перед ними с поручением привести ослицу и молодого осла. Гора Елеонская, или Масличная, называлась так по множеству росших в ней масличных деревьев (елея — маслина). Она находится к востоку от Иерусалима и отделяется от него ручьем или потоком Кедроном, который почти совершенно высыхал летом. На западном склоне горы, обращенном к Иерусалиму, находился сад, называвшийся Гефсиманией. На восточном же склоне горы лежали два селения, упоминаемые у свв. Марка и Луки Вифсфагия и Вифания (Матфей говорит только о первой). С горы Елеонской был прекрасный вид на все части Иерусалима.

Из Вифании в Иерусалим было два пути: один огибал гору Елеонскую с юга, а другой шел через самый верх горы: последний был короче, но труднее и утомительнее. В Палестине было мало коней, и они употреблялись почти исключительно для войны. Для домашнего обихода и путешествий употреблялись ослы, мулы и верблюды. Сесть на коня было тогда эмблемой войны, сесть на мула или осла — эмблемой мира. В мирное время и цари и вожди народные ездили на этих животных.

Таким образом, вход Господа Иисуса Христа в Иерусалим на осле был символом мира: Царь мира едет в свою столицу на осле — эмблема мира. Замечательно, что хозяева осла и ослицы, по слову Господа, сразу же отдали своих животных, когда Апостолы сказали, для Кого они их берут. Отмечая удивительность этого обстоятельства, св. Златоуст говорит, что Господь хотел этим дать понять, что “Он мог воспрепятствовать жестоковыйным иудеям, когда они пришли схватить Его, и сделать их безгласными, но не захотел сего.” Евангелисты Матфей и Иоанн указывают, что это было исполнением пророчества Захарии, которое они приводят, но в сокращенном виде и которое полностью читается так: “Ликуй от радости, дочь Сиона, торжествуй, дочь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и молодом осле, сыне подъяремной” (осле, который ходит под ярмом; Зах. 9:9). Это пророчество близко пророчеству Исаии, из которого св. Матфей заимствует первые слова: “Скажите дочери Сиона: грядет Спаситель твой; награда Его с Ним и воздаяние Его — перед Ним” (Ис. 62:11).

Разумея величие этих минут, Апостолы сами стараются украсить это шествие торжественностью: они покрывают ослицу и молодого осла своими одеждами, которые как бы должны были заменить собой златотканые ткани, коими украшались царские кони. “И накинув одежды свои на осленка…” Ехал Господь, как ясно видно из повествования св. Марка, Луки и Иоанна, на осленке, а ослица, по-видимому, шла рядом. “Многие же постилали одежды свои по дороге,” следуя примеру учеников, “другие же,” не имея верхних одежд, по бедности, “резали ветви с дерев и постилали по пути,” чтобы сделать путь мягким и удобным для осленка и таким образом послужить и воздать честь Сидящему на нем. Далее, совмещая повествования всех Евангелистов, можно представить себе следующую картину: “Когда Он приблизился к спуску с горы Елеонской” (Лук. 19:37), то есть когда они приблизились к перевалу, откуда начинался спуск и открылся дивный вид на Иерусалим, “Все множество учеников начало в радости велегласно славить Бога” за спасение мира, уготованное во Христе, и в частности за все чудеса — “какие видели они.” К этому добавляет св. Иоанн: “Множество народа, пришедшего на праздник, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви и вышли навстречу Ему” (Иоан. 12:12-13).

Так соединилось два множества народа: одно шло от Вифании со Христом, другое из Иерусалима, навстречу Ему. Вид Иерусалима, представшего с горы во всей своей красе, вызвал восторг всей народной массы, который вылился в радостных и громогласных криках: “Осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!” “Осанна” в буквальном переводе с древнееврейского языка значит: “Спаси же,” даруй спасение. Это восклицание употреблялось как выражение радости и благоговения наподобие нынешнего: “Да здравствует.” “Осанна в вышних” — пожелание чтобы и на небе было принесено в дар Царю Израилеву, Сыну Давидову, то же радостное восклицание “Осанна.” “Благословен грядущий во имя Господне” — значит: достоин благословения или прославления Тот, Кто приходит от Иеговы с Его повелениями, с Его властью, как приходят от земного царя посланники и правители с полномочиями заменять его (срав. Иоан. 5:43). Еванг. Марк присоединяет к этому еще восклицание: “Благословенно грядущее царство во имя Господа, отца нашего Давида.”

Царство Давида должен был восстановить Мессия, Которого престол должен был пребывать вечно и власть должна была распространиться на все народы. В этих словах сыны Израилевы и прославляют Христа, грядущего восстановить это царство Давидово. Св. Лука передает еще одно восклицание: “Мир на небесах,” в смысле: с небес снисходят все истинные духовные блага и вечное спасение.

Св. Иоанн объясняет, как причину этой радостной встречи Господа, великое чудо воскрешения Лазаря, только что Им совершенное, а св. Лука — все вообще чудеса Его. В этом событии наша Церковь усматривает особое Божие устроение и внушение Духа Святого, как говорит об этом Синаксарь на Неделю Ваий: “Сие же быша языки подвигшу, Всесвятому Духу.” С этой точки зрения понятен ответ Господа, данный Им на лукавый и злобный совет фарисеев: “Учитель, запрети ученикам Твоим (ибо Ты, как и мы, понимаешь, насколько все это неприлично и опасно для Тебя).” — “Если они умолкнут, то камни возопиют” (Лук. 19:39-40); т.е. это славословие Христу Мессии устрояется в сердцах и устах народа Самим Богом, и если бы люди воспротивились этому Божиему повелению, тогда бездушные камни заменили бы людей в прославлении Господа. В этих словах Церковь видит также иносказательное указание на язычников, имевших прежде как бы каменные сердца, но потом заменивших собой Израиля, отвергшего Христа. Тот же смысл имеет и приводимый ап. Матфеем ответ Господа фарисеям, негодовавшим по злобе и зависти на то, что дети в храме восклицали: “Осанна Сыну Давидову!” — “Разве вы никогда не читали: Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу”; то есть Бог Сам устроил Себе хвалу в устах младенцев и грудных детей (Пс. 8:3; Матф. 21:15-16).

Смотря на город, как повествует св. Лука (19:41-44), Господь “заплакал о нем,” по причине его скорой погибели. Замечательно, что в 70 году Римляне, начиная осаду Иерусалима, устроили свой лагерь как раз на том месте Елеонской горы, где находился в то время Христос Спаситель, и самая осада началась тоже незадолго до Пасхи. “О, если бы ты хоть в сей день твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих.” — Если бы ты, народ иудейских, хотя бы сейчас уразумел, что служит к твоему спасению; но ты упорно закрываешь глаза, чтобы не видеть. Отвергая Меня, ты ускоряещь свою гибель. “… Не уразумел времени посещения твоего,” то есть того благоприятного времени, когда Бог явил тебе особую милость и призывал тебя ко спасению через посланного к тебе Мессию.

Св. Матфей свидетельствует, что “когда Он вошел в Иерусалим, весь город пришел в движение” — столь велико было впечатление от этой торжественной встречи.